Одно из распространённых заблуждений состоит в том, что успокаивая плачущего человека, мы помогаем ему тем самым избавиться от боли.
Все недоразумения возникают из-за того, что боль является нашим внутренним состоянием, не заметным извне до тех пор, пока человек не начинает рыдать. Как только мы видим чужие слёзы, мы в первую очередь думаем о том, что человеку надо чем-то помочь — и начинаем чувствовать себя виноватыми, если срочно этого не сделаем.
Поскольку у плачущего человека довольно трудно выяснить, нужна ли ему от нас какая-то помощь, и если да, то какая именно, мы вначале пытаемся его успокоить, чтобы получить от него ответ. Однако ответ этот нужен вовсе не ему, а именно нам, чтобы не чувствовать себя виноватыми за своё бездействие.
И тут ситуация переворачивается: человек начинает стыдиться своих слёз, потому что они лишают его возможности внятно ответить на наш вопрос, чем именно мы могли бы ему помочь. Мы как бы передаём ему своё собственное чувство вины, блокируя тем самым его рыдания, и этим ему только мешаем.
Получается, что успокаивая другого, мы тем самым лишь вновь «запихиваем» его боль ему внутрь.
Другой способ избавиться от боли — так называемый «истерический смех» (в предельном случае, довольно трудно определить «на глаз», рыдает человек или гогочет). Механизм здесь ровно тот же, разве что мы чувствуем себя должными помочь другому избавиться от его «сумасшествия» — а он чувствует себя виноватым за то, что ничего не может нам толком объяснить.
Во всём этом нет никакого «злого умысла» со стороны природы. Любая внутренняя боль есть результат тех хронических напряжений, которые мы вынуждены использовать, чтобы нежелательные для социума импульсы преждевременно не вырывались наружу. Это легко увидеть на примере ребёнка, который вначале писается в штанишки, а затем с помощью родителей учится чувствовать себя виноватым, что вовремя не сел на горшок.
Во время психотерапии мы лишь помогаем человеку восстановить баланс «разрядка-напряжение», но никак не призываем его писаться и какаться «во все тяжкие».
Что касается гендерных различий, достаточно совместить две переменные: кто дольше живёт — мужчины или женщины, и кто чаще плачет — мужчины или женщины, и всё станет понятным.
Некоторые люди говорят, что слёзы их истощают. Но это не более, чем субъективные ощущения человека, живущего в постоянном внутреннем напряжении, которое он привык принимать за бодрость и энергичность.
Слёзы снимают внутренние зажимы и возвращают тем самым нашей энергии её изначальную свободу. Но поначалу это непривычно. К тому же слёзы — это ещё и ощущение потери контроля.
Человек пугается своих новых ощущений. И поскольку слёзы противоречат основному вектору социализации (от диффузной разрядки к концентрированному напряжению), он начинает чувствовать себя виноватым.
Внутренне оправдываясь перед социумом за свои слёзы, человек пытается искать объяснения, и не находит ничего лучшего, чем заявить, что слёзы его истощают.
Другой вариант — найти кого-то, кто виноват в том, что ты плачешь, то есть примешать к слезам немного агрессии, превратив их тем самым в обиду. Это и есть те самые слёзы, которые часто называют «манипулятивными».
Слёзы обиды всегда имеют своего внешнего адресата. Но впервые они возникают вовсе не из желания кем-то проманипулировать, а как способ вернуть себе хоть какой-то контроль.
Самой простой иллюстрацией является поведение маленького ребёнка. Он вначале плачет — потом видит, что родители пытаются его упокоить — после этого понимает, что плакать нехорошо — и в итоге восклицает: «Это вы меня обидели!», чтобы хоть как-то избавиться от чувства вины за свои слёзы.
Замечая, какой неизгладимый эффект его слёзы производят на окружающих, ребёнок начинает экспериментировать, и постепенно приходит к тому, что слёзы — это не только способ снятия напряжения и избавления о боли, но и крайне эффективный приём управления другими людьми.
Ещё одно утверждение, которую мне приходится часто слышать: «Я рыдаю целыми сутками, но это не помогает!» Но на поверку каждый раз оказывается, что человек вовсе не рыдает, а тихо плачет теми самыми «слезами обиды», в которых задействована лишь часть его организма — тогда как другая всё ещё пребывает в смешанных чувствах вины, агрессии и страха как по отношению к конкретным людям, так и к социуму в целом.
И ещё одно крайне важное замечание. Слёзы — это не только слёзы горя, но ещё и слёзы радости. Если быть совсем точном, то в своём предельном виде (том самом, который по-настоящему освобождает) это одно и то же. Когда мы видим человека в состоянии максимальной диффузной разрядки, то всегда путаемся, рыдает он или смеётся, если не знаем причин.
Парадокс в том, что такое освобождение всегда переживается нами как радость, тогда как испытывать подобное чувство в ситуации горя нам строго запрещено. И именно в силу этого любая «необоснованная» диффузная разрядка всегда свёртывается внутрь, превращаясь в чувство вины. А если она «обоснованная» — то это уже не совсем разрядка, а те самые манипулятивные (в смысле своего соотнесения с внешним наблюдателем) «слёзы обиды», о которых я писал выше.
И даже на разрядку в виде «смеха до слёз» социум так же налагает свои запреты фразами типа: «Смех без причины — признак дурачины!» Смеяться над кем-то в обществе гораздо более приемлемо, чем смеяться просто так. Наверное, для обозначения подобного смеха должно быть какое-то одно слово, вроде слова «обида», но мне его пока подобрать не удалось, поэтому ограничусь довольно кривой фразой «агрессивный смех».
Примечательно, именно воспоминания о смехе последнего рода, вроде «Мои родители постоянно надо мною смеялись!» уже во взрослом возрасте вызывают у людей множество недоразумений по отношению к собственным родителям.
Кому интересно подробнее углубиться в данную тему, заходите сюда.